Неточные совпадения
Сначала он из одного
чувства сострадания занялся тою новорожденною слабенькою
девочкой, которая не была его дочь и которая была заброшена во время болезни матери и, наверно, умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил, как он полюбил ее.
Кроме того, в
девочке всё было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли,
чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она, вспоминая его слова и взгляды.
Но к новорожденной маленькой
девочке он испытывал какое-то особенное
чувство не только жалости, но и нежности.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других
девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима
чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Глагол — выдумывать, слово — выдумка отец Лидии произносил чаще, чем все другие знакомые, и это слово всегда успокаивало, укрепляло Клима. Всегда, но не в случае с Лидией, — случае, возбудившем у него очень сложное
чувство к этой
девочке.
— Друг мой, что я тут мог? Все это — дело
чувства и чужой совести, хотя бы и со стороны этой бедненькой
девочки. Повторю тебе: я достаточно в оно время вскакивал в совесть других — самый неудобный маневр! В несчастье помочь не откажусь, насколько сил хватит и если сам разберу. А ты, мой милый, ты таки все время ничего и не подозревал?
Он был уверен, что его
чувство к Катюше есть только одно из проявлений наполнявшего тогда всё его существо
чувства радости жизни, разделяемое этой милой, веселой
девочкой. Когда же он уезжал, и Катюша, стоя на крыльце с тетушками, провожала его своими черными, полными слез и немного косившими глазами, он почувствовал однако, что покидает что-то прекрасное, дорогое, которое никогда уже не повторится. И ему стало очень грустно.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того, что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого
чувства: он весь был поглощен ужасом перед тем, что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной
девочкой 10 лет тому назад.
Избыток того
чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему сыну, естественно, переходил на других, и в гуляевском доме проживала целая толпа разных сирот,
девочек и мальчиков.
А теперь опасность была больше, чем тогда: в эти три года Вера Павловна, конечно, много развилась нравственно; тогда она была наполовину еще ребенок, теперь уже не то;
чувство, ею внушаемое, уже не могло походить на шутливую привязанность к
девочке, которую любишь и над которой улыбаешься в одно и то же время.
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней
девочкой на руках! В первые дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса, ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, и только понемногу, исподволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я точно признаю ее за сестру и полюбил ее, как сестру, она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно
чувство не бывает вполовину.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это
чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая
девочка, которую все боятся за ее злой язык.
Устенька навсегда сохранила в своей памяти этот решительный зимний день, когда отец отправился с ней к Стабровским. Старуха нянька ревела еще с вечера, оплакивая свою воспитанницу, как покойницу. Она только и повторяла, что Тарас Семеныч рехнулся и хочет обасурманить родную дочь. Эти причитания навели на
девочку тоску, и она ехала к Стабровским с тяжелым
чувством, вперед испытывая предубеждение против долговязой англичанки, рывшейся по комодам.
Все это было сделано так неожиданно и быстро, что
девочка, пораженная удивлением, не могла сказать ни слова; она только глядела на него широко открытыми глазами, в которых отражалось
чувство, близкое к ужасу.
Все зло происходит в семье оттого, что Русаков, боясь дать дочери свободу мнения и право распоряжаться своими поступками, стесняет ее мысль и
чувство и делает из нее вечно несовершеннолетнюю, почти слабоумную
девочку.
В Нюрочке проснулось какое-то страстное
чувство к красивой послушнице, как это бывает с
девочками в переходном возрасте, и она ходила за ней, как тень. Зачем на ней все черное? Зачем глаза у ней такие печальные? Зачем на нее ворчит походя эта сердитая Енафа? Десятки подобных вопросов носились в голове Нюрочки и не получали ответа.
— Ты ведь говорил, Ваня, что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с
чувством, с сердцем. Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют, что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!.. Что ты,
девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
Не знаю, но для всех было поразительно, что прежняя легкомысленная, равнодушная к брату
девочка, не понимавшая и не признававшая его прав и своих к нему обязанностей, имеющая теперь все причины к
чувству неприязненному за оскорбление любимой бабушки, — вдруг сделалась не только привязанною сестрою, но горячею дочерью, которая смотрела в глаза своему двоюродному брату, как нежно и давно любимому отцу, нежно и давно любящему свою дочь…
Она объяснялась ему в любви, а у него было такое
чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать. Она обняла его за шею, щекоча шелком своего платья его щеку; он осторожно отстранил ее руку, встал и, не сказав ни слова, пошел к даче. Навстречу ему бежали
девочки.
Ребенком горбун был тих, незаметен, задумчив и не любил игрушек. Это ни в ком, кроме сестры, не возбуждало особенного внимания к нему — отец и мать нашли, что таков и должен быть неудавшийся человек, но у
девочки, которая была старше брата на четыре года, его характер возбуждал тревожное
чувство.
Обе эти
девочки были очень хорошенькие и очень хорошие особы, с которыми можно было прожить целую жизнь в отношениях самых приятельских, если бы не было очевидной опасности, что приязнь скоро перейдет в
чувство более теплое и грешное.
Графу казалось, что теперь он имел право считать княгиню сильно склонною к самым живым в его пользу
чувствам. Как человек солидный, имевший дело не с
девочкою, а с женщиною, которой было под сорок, он не торопил ее более ясными признаниями: он был уверен, что все это непременно придет в свое время, когда княгиня поустроится с дочерью.
Какое-то даже радостное
чувство наполняло грудь
девочки, когда, встав вместе с зарею, раным-рано, вооружась хворостиною, выгоняла она за околицу свое стадо.
Но природа нимало не пленяла деревенской
девочки; неведомо приятное
чувство, под влиянием которого находилась она, было в ней совершенно безотчетно. Случайно ли избрала она себе эту точку зрения, лучшую по всей окрестности, или инстинктивно почувствовала обаятельную ее прелесть — неизвестно; дело в том, что она постоянно просиживала тут с рассвета до зари.
И неужели сознание о том, что я сейчас совершенно не буду существовать, а стало быть, и ничто не будет существовать, не могло иметь ни малейшего влияния ни на
чувство жалости к
девочке, ни на
чувство стыда после сделанной подлости?
И в то же время размышления ее не были холодны, с ними сливалась вся душа ее, потому что дело шло о людях слишком близких, слишком дорогих для нее, об отношениях, с которыми связаны были самые святые
чувства, самые живые интересы
девочки.
На десятом году подружилась она с этой
девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не брала), сидела с ней по целым часам, с
чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб; слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке, с тайным уважением и страхом слушала, как Катя обещалась убежать от своей злой тетки, чтобы жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит с Катей.
Голос
девочки дрожал искренним
чувством. Она была вполне чистосердечна, эта маленькая рыженькая Перская с ее восхищенными глазками и восторженной душой. Она была восторженна, а я одинока в этом большом темном дортуаре среди чужих мне по духу тридцати
девочек. Другого выбора не было, и потому, отчасти, не желая оскорбить вполне сочувствующую мне
девочку, отчасти, признавая свое одиночество, я протянула ей руку со словами...
Сердце сильно стучало в груди
девочки. Лицо её пылало, как в огне. В душе нарастало тяжелое, гнетущее
чувство раскаяния. Тася была несчастна. Она сознавала, как дурен и недостоин был её сегодняшний поступок.
Пускай!.. Ему жаль эту
девочку больше, чем ее отца. Его положением он не воспользуется с бездушием кулака, но и не имеет к нему ничего, кроме брезгливо — презрительного
чувства за всю эту землевладельческую бестолочь и беспутство.
И сам он начал как будто испытывать приятную неловкость и почему-то жалость к этой барышне-девочке. После осмотра парка и всех строений усадьбы у него было такое
чувство, точно он у пристани и его вводят во владение родовым имуществом.
Была ли это у меня зависть к ее красоте, или я жалел, что эта
девочка не моя и никогда не будет моею и что я для нее чужой, или смутно чувствовал я, что ее редкая красота случайна, не нужна и, как всё на земле, не долговечна, или, быть может, моя грусть была тем особенным
чувством, которое возбуждается в человеке созерцанием настоящей красоты, бог знает!
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого
чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю историю слепоты несчастной
девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Но Даша оказалась гораздо дальновиднее счастливой матери. Она сразу поняла, что тут совсем не играет роль
чувство любви и потребность ласки, просто
девочкам хочется пошуметь и повозиться, а, кстати, и поспорить друг с другом. Поэтому, она решила сразу прекратить сцену излияний...
— Вы слишком добры, ваше сиятельство, к моей
девочке, — с нескрываемым радостным
чувством заметила Ираида Ивановна.
Почти без
чувства прибегаю к дому княжескому и прямо в двери, обхваченные полымем, цепляюсь по лестницам, через сундуки, — вижу, янычар окровавленными руками тащит
девочку…
Правда,
девочка сильно расплакалась; но успокоивая ее, Лука Иванович отдавался такому
чувству, точно будто он отпускает этого умненького и милого ребенка куда-то на побывку и непременно опять увидит его у себя, в той же комнатке, на полу, около той же кроватки.
Он день ото дня все более и более, к ужасу своему, видел и понимал, что увлечение этой наивной
девочкой серьезно, что в его сердце, сердце старого ловеласа, привыкшего к легким победам, неразборчивого даже подчас в средствах к достижению этих побед, закралось какое-то не испытанное еще им
чувство робости перед чистотой этого ребенка и не только борется, но даже побеждает в этом сердце грязные желания, пробужденные этой же чистотой.
Княжна задумалась. Будучи еще совсем маленькими
девочками, они обе были влюблены в Осипа Лысенко, и
чувство это с летами, несмотря на продолжительное отсутствие предмета детского
чувства, а быть может, именно вследствие этого отсутствия, не изгладилось в их сердцах.
— А-а! дружище! — сказал Фюренгоф и указал ей на
девочку лет десяти, лежавшую, согнувшись в клубок, у одной из дверей. Мегера немилосердо толкнула несчастную жертву в спину и, не дав ей времени одуматься от страха, принялась хлестать ее лозою до того, что она упала без
чувств на пол. Здесь послышался на мосту нетерпеливый крик и стук.
К интересу Ртищева примешалась жалость к бедной
девочке, у которой не было ни одного человека, который бы любил ее, но последнего
чувства он никогда не выказывал ей; она была слишком горда, чтобы переносить сожаление других.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных
девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного
чувства.
Но пройти уже нельзя было назад тою же дорогой: девки Аниски уже не было, и Пьер с
чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую
девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Новое, отрадное и успокоительное
чувство охватило его, когда он, глядя на этих
девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его.